ее приветливую улыбку в напряженную. В нижнем лагере Нюта Тамару не встречала, а в верхнем она, по ее словам, никогда не была. «Эти два лагеря живут каждый своей жизнью», – сказала Нюта и вслед за этим переключилась на мои вещи, которые я выложила на свою кровать перед уходом в секретариат.

– Ты, наверное, думаешь, что оставить у себя, а что сдать в камеру хранения? – спросила Нюта.

О камере хранения я вообще не думала.

– У меня мало вещей. Только самое необходимое. Так что в камеру хранения мне нести нечего, – сказала я.

– Как нечего? А мобильник? А кошелек?

О необходимости сдать мобильник и кошелек мне уже говорили в секретариате, но ко мне, как я считала, это не имело никакого отношения. Если оставить и то и другое при себе, кто об этом узнает? Не будут же здесь меня обыскивать.

– Ты знаешь, что я сделаю? Я просто отключу мобильник и положу его в тумбочку, – сказала я Нюте. – Он мне нужен, чтобы звонить домой. Обещаю, что буду это делать, только когда тебя не будет в комнате.

Улыбка Нюты осела, в глазах появилось беспокойство.

– Но так нельзя.

И она стала мне во всех подробностях объяснять правило «минимального вещизма», как его здесь называли. Каждый новоприбывший мог оставить при себе только одну смену белья и пару предметов личной гигиены. Теплые вещи тоже разрешались, но это должен был быть абсолютный минимум. Такое правило, как и все другие, имело воспитательное значение, объяснила Нюта. Следуя ему, человек, с одной стороны, освобождался от привязанности к своим вещам, с другой – начинал ценить те из них, которые имел. И прежде всего каждый ретритер обязательно должен был отказываться от вещей, которые могли отвлекать его от главного во время ретрита – как, например, мобильник и деньги.

– А кошелек-то зачем сдавать? – спросила я. – Разве поблизости есть магазины?

– Торгуют не только магазины.

– Что ты имеешь в виду? – удивилась я.

– Я пошутила, – сказала Нюта и заговорила о другом.

– Молодец, что взяла блокнот, – похвалила меня она. Среди моих вещей, которые я выложила из рюкзака, был и он. – Я тоже без блокнота никуда. На ретрите он особенно нужен. Когда голова очищается от ментального мусора, возникают интересные мысли, и жаль их случайно потерять.

Я вернула ее от интересных мыслей к мобильнику.

– Ну а если вдруг возникнут форс-мажорные обстоятельства и надо будет позвонить домой? Что тогда?

– Например?

– Например, больная мама.

– Если мама серьезно больна, то приезжать, наверное, не стоило бы, – неожиданно жестко отреагировала Нюта. – Сдавать мобильники и кошельки обязательно всем, это здесь не обсуждается. Те, кто от этого отказывается, будут вызваны в секретариат для объяснения.

Отнести вещи в камеру хранения надо было еще до обеда, то есть прямо сейчас. Что делать? Моя соседка была настроена воинственно, конфликтовать с ней было бы неразумно.

– Да ты ни о чем не беспокойся, – сказала Нюта, не спускавшая с меня глаз. – Если будет надо, то охранники выдадут вещи в любой момент. Кто-то из них всегда находится на дежурстве. Так что при форс-мажоре сможешь забрать свой багаж даже ночью. Позвони маме по дороге в камеру хранения и все ей объясни.

И в самом деле, чего беспокоиться? Охранники здесь не качки с бычьим взглядом, а обычные и даже симпатичные люди. И правила здесь понятные, если учесть цель ретрита. Да и зачем мне мобильник? Я вчера из Суржина предупредила мать, что в следующий раз позвоню ей, лишь как получится, и это будет, вероятно, уже из Москвы. Было бы, конечно, сподручно взять свой мобильник на встречу с Элеонорой, чтобы заставить ее при мне позвонить матери, если она будет сопротивляться. Но это можно устроить как-то иначе.

Я посмотрела на свое имущество, лежавшее передо мной на кровати. Куда что деть? Каждый ретритер располагал лишь небольшой тумбочкой для мелких вещей и белья.

– Что-то из одежды ты можешь положить под матрас, – надоумила меня Нюта.

Для туалетных принадлежностей был предусмотрен мешочек с написанными на нем номерами комнаты и кровати. Его можно было затянуть шнурком и повесить на крючок у раковины в общей туалетной комнате своего этажа. Верхнюю одежду оставляли на вешалке в коридоре – у каждой комнаты была своя. Под ней ставили обувь. И когда я распределила свои вещи, как здесь полагалось, то оказалось, что каждая из них смогла получить свое место.

– У меня все еще тяжелый осадок после встречи с Агатой, – поделилась со мной Нюта после того, как я разобралась со своим имуществом. – В прошлый раз она была настроена даже позитивнее меня. Я тогда куксилась, она же горела энтузиазмом и не обращала внимания на мелочи. Сейчас же все наоборот.

Я увидела свой шанс.

– Но ее недовольство отсутствием живых даршанов с Мокшафом – не мелочь, – осторожно заметила я. – Я ведь тоже здесь из-за Мокшафа и понимаю Агату. Да и вообще, разве гуру не должен быть доступен для живого общения?

– Ну, во-первых, не гуру, а ментор. Мокшаф хочет, чтобы ретритеры называли его ментором.

И хотя это была любопытная деталь, я решила на нее не отвлекаться и прямо вести Нюту за собой к сути дела.

– Гуру или ментор, это дела не меняет. У меня к Мокшафу очень важный вопрос, а он недоступен.

– О чем твой вопрос? – поинтересовалась Нюта.

– Мой вопрос именно к нему самому. Я не могу задать его никому другому. Я бросила все, чтобы можно было поговорить с Мокшафом. Меня никто не предупредил, что личная встреча с ним будет невозможна без предварительной записи.

Мое признание смутило Нюту. Ее улыбка стала напряженнее.

– Ты не могла бы мне помочь встретиться с Мокшафом? – спросила я.

Нюта заморгала чаще и машинально прикусила губу.

– Я попробую, – наконец сказала она.

Я похвалила себя за оперативность. Было бы наивно слишком надеяться на Тамару и ничего не предпринимать. Каждый шанс должен быть использован. Выйти на Мокшафа – это выйти на Элю.

7

Я пошла в камеру хранения с пустым рюкзаком. Его нельзя было оставлять в комнате даже без вещей. Подойдя к «сторожке», я свернула на тропинку, которая вела к входу в камеру хранения, находившемуся на другой стороне здания. Дверь оказалась на замке. Я нажала кнопку звонка и скоро увидела Арджуну, который направлялся ко мне. Он выглядел недовольным. Что ж, вечером человек один, утром – другой.

– Камера хранения открыта до 11:45, – буркнул Арджуна, открывая для меня дверь. Было 11:50.

Мы спустились в подвальное помещение, где на стеллажах лежали вещи ретритеров. После того как я добавила к ним свой рюкзак, Арджуна сказал:

– Иди за мной.

Мы прошли в глубь помещения, где находился сейф для ценных вещей. Там стоял стол, на котором среди прочего лежал картонный ящик с бандерольными конвертами. Арджуна сел на единственный стул, стоявший у стола,